Аляска – Крым: сделка века  - Сергей Богачев

Подданный Его величества уж было, протянул руку для приветствия, как сзади раздался голос адъютанта:

– Владимир Алексеевич, лорд Клиффорд из Лондонского Адмиралтейства просил вас озаботиться планами крымских тоннелей. Еще очень просил не откладывать в долгий ящик…

Фраза эта, неожиданно прозвучавшая в столь торжественный момент, произвела эффект майского грома тихой и безветренной ночью.

Государь, глядя на своего министра, излучал не столько ненависть, сколько недоумение и жалость к судьбе предателя.

Министр путей сообщения, граф Бобринский, так и замер с протянутой рукой. Одной его мыслью было – уж лучше действительно меня сейчас сразила молния.

Почуяв, что импровизированный прием государя пошел не по плану, страждущие августейшего рукопожатия растворились так же быстро, как и перед этим собрались. Государь, министр Бобринский, Великий князь и его адъютант остались наедине.

– Арестовать. В Петропавловку его, – приказал царь адъютанту, стоявшему за спиной министра.

– Ваше величество, с этим всегда успеем, – Великий князь имел свои планы на дальнейшие события. – Давайте пока ограничимся домашним арестом. Мотивы этого своего предложения я поясню вам лично…

Константин Николаевич после высочайшего согласия взглядом приказал адъютанту исполнять волю монарха, после чего Лузгин сопроводил министра до кареты, оживленно и громко беседуя с ним о новых достижениях в деле конезаводчиков. Сам же Бобринский, явно угнетенный, лишь делал добропорядочную мину, слушая рассуждения капитана об ахалкетинцах.

– Почему пощадить? – император, пребывавший явно на взводе, обратился к брату резко, будто тот лично являлся причиной его раздражения.

– Потому, ваше величество, что англичане не должны знать об этом. Дайте мне недельку-другую. Поиграем с ними. Пусть Бобринский заболеет…

16 августа 1871 г. Доходный дом Лопатина. Невский проспект. Санкт-Петербург.

– Генри, все отлично!

Корреспондент вздрогнул от того, что дверь шумно распахнулась.

– Вот они! Вот они, планы тоннелей!

– И что теперь? – явно озадаченный своей пассивной ролью в этой операции, журналист склонился над своей статьёй, которую он не мог дописать уже второй день.

– Поражаюсь вашему настроению, Генри! Или медаль уже не манит вас своим блеском?

– Скорее, Джеймс, это будет ваша медаль.

– Не лукавьте, мистер Томсон. Скромность украшает разведчика, но до определенного предела. Вы приложили руку к этому успеху, однозначно! Хотя бы уже тем, что не позволили себя сцапать.

– Худшего комплимента придумать было сложно… – не поднимая глаз от письменного стола, заметил журналист.

– Оставьте свою меланхолию. По прибытию в Лондон я доложу лорду о вашем мужестве. Не каждый смог бы вот так как вы, в состоянии ежедневного расстройства души еще и что-то делать. Очередной раз убеждаюсь, что лорд был прав, когда отправил меня к вам на помощь.

– Я расцениваю этот шаг лишь как подстраховку. Старый лис посчитал нужным убедиться, что я еще жив и здоров. Не более того.

Джеймс Кларк, разложив перед журналистом карты, выполненные от руки, наспех, продолжил:

– Я вас уговаривать больше не буду, Генри. Вы не леди, которая нуждается в комплиментах. Предлагаю доклад об этом успехе составить вашей рукой. Я же в свою очередь, в устном докладе подчеркну, что в вашем лице нашел человека, на которого смог опереться в сложной ситуации.

– Как будет угодно… – Генри взял новый лист бумаги.

– Пишите, мистер Томсон, – Кларк уселся на угол стола, не оставляя журналисту ни малейшего шанса на послабление чувств или силы воли.

– Встреча состоялась. Господин К. прибыл в Санкт-Петербург. Получил от него вашу поддержку и указания.

Томсон старательно скрипел пером, стараясь не упустить ход мысли Кларка.

– Перейдём к делу и постараемся лавры разделить поровну. Я добыл по вашей протекции, а вы докладываете, Генри… Теперь с новой строки…

Кларк, раздумывая над последующим текстом, принялся импульсивно ходить по комнате, изрекая слова поодиночке:

– Касательно железоделательного и рельсового производств получил информацию, что ближайшие три года на собственный чугун в достаточном количестве России рассчитывать не приходится. Концессия Губонина под угрозой срыва. Трассу Лозовая – Севастополь начнут строить не ранее 1874 года.

– Есть? – Кларк заглянул через плечо Генри, который дописывал последние слова.

– Господин министр себя чувствует уверенно? – Томсон спросил это с надеждой, будто справлялся о своей собственной судьбе.

– Более чем. Я нашел его в превосходном состоянии духа.

– Это внушает надежду.

– Генри! Ваш пессимизм меня доведет до нервного срыва! Перестаньте видеть мир в серых тонах! – Кларк взял в руки письмо лорду и еще раз пробежал его глазами. – Отлично. Теперь прошу вас – некоторое время поберегитесь. Завтра я съеду. Корреспонденция уйдет почтой, это срочно. Я ещё поеду в Москву – есть несколько поручений.

– А в Лондон когда?

– Через неделю, не раньше, – Джеймс Кларк запечатал письмо и положил его на стол перед журналистом. – Подлежит спешной отправке в адрес тётушки Мэгги. 12, Honey Lane. Забыли, Генри?

Оставив пребывавшего в расстроенных чувствах Генри, Лузгин отправился в свою квартиру, где еще раз перечитал послание Томсона лорду Клиффорду. Взяв в руки ножницы, капитан отрезал верхнюю часть, где убористым почерком значилось: «Встреча состоялась. Господин К. прибыл в Санкт-Петербург. Получил от него вашу поддержку и указания.» Остальной текст вместе с фальшивой картой прокладки тоннелей в Крымских горах был тщательно упакован в конверт для последующей отправки в Лондон.

4 сентября 1871 г. Дворец Долмабахче – резиденция султана. Константинополь.

– … И в свете этого мы утверждаем, что Россия не в состоянии противостоять внешней угрозе на юге, если в основу сил союзников ляжет английская эскадра и турецкий флот.

Султан Абдул-Азиз сорок минут слушал посла Эллиота, который аргументировано, опираясь на разведывательные материалы Адмиралтейства, пытался подтолкнуть того к мысли о неизбежности большой войны с Россией.

– Мы говорили в прошлый раз о броненосцах… – Адбул-Азиз поглаживал свою бороду, никак не выказывая своих эмоций.